Истории героев: малолетний узник фашизма

Жительница Старого Оскола Любовь Надёжкина совсем ещё ребёнком пережила оккупацию, а в пятилетнем возрасте вместе с семьёй попала в пересыльный лагерь для военнопленных Дулаг №130, размещавшийся в Рославле.

Уже в августе 1941 года деревня Плетни в Рославльском районе Смоленской области была оккупирована гитлеровскими войсками. И для сельских жителей начался настоящий ад.

– Моя мама Устинья Никитична Стёпина рассказывала, что фашисты с первых дней жестоким образом устанавливали «новый порядок», – вспоминает Любовь Арсентьевна. – За неповиновение расстреливали, для устрашения в центре села соорудили виселицу и устраивали «показательные» повешения, в соседнем селе людей согнали в конюшню и живьём сожгли. Из хат буквально за несколько месяцев выгребли всё! Перерезали кур, коров и поросят, забрали зерно, одежду, хозяйственную утварь - всё, что попадалось им на глаза. Людей обобрали до нитки и при том постоянно ходили по дворам и требовали: «Млеко, яйка!». Молодёжь угоняли в Германию, женщин и стариков заставляли рыть окопы. Особенно свирепствовали финны, которые вместе с немцами разместились в селе. Мама говорила, что финны были очень злые: солдат заходил молча, ничего ни у кого не спрашивал, а начинал лупить плёткой по спине – выгонял на работу. Сельчане трудились по трое суток подряд, вернутся, сделают короткую передышку и снова «на окопы». Наша мама приходила уставшая, измождённая, а ей надо было думать о том, как прокормить пятерых детей.

Глава семейства Арсентий Иванович умер от крупозного воспаления лёгких в марте 1941–го. А 22 июня началась война. 22 августа Устинья Никитична родила дочь Таню. У неё ещё подрастали три девочки Тамара, Александра, Люба и сын Виталий. Старшей Тамаре в то время было десять лет, Любочке – всего три года.

– За нами иногда присматривала соседская бабушка, но, в основном, мы оставались одни, – продолжает моя собеседница. – Помню, старшая сестра пожуёт что-то съедобное, завернёт в марлю и даёт малышке Тане, чтобы та не плакала. А мы постоянно хотели есть, животы сводило от боли…

В августе 1943 года немцы согнали в Плетнях местных жителей и под усиленной охраной повели в Рославль. Люди выскочили из хат, кто в чём был. С плачущими детьми на руках женщины шли босиком, вытирая слёзы от страха неизвестности. Многие думали, что всё село фашисты хотят отправить в Германию.

– Мне было пять лет, и какие-то обрывки той картины помню до сих пор, – вздыхает Любовь Надёжкина. – Таню мама прижала к себе, а мы с сестрой Шурой держались за её подол. Пыль была по щиколотку, пекло солнце, неимоверно хотелось пить. Сердце разрывалось от страха, когда фашист подходил к нам с огромной овчаркой, я боялась, что нас разорвёт эта страшная псина с высунутым языком. Меня посадила к себе на плечи молодая женщина и немного несла, пока не устала. Видно, жалко ей было ребёнка…

Жителей Плетней пригнали на юго–западную окраину Рославля в концентрационный лагерь для военнопленных Дулаг №130. Тогда маленькая девочка Люба не знала, сколько невинных жизней здесь было загублено и чем могло закончиться её пребывание в лагере смерти.

Он был создан в августе 1941 года и располагался на территории бывшей Школы младших командиров пограничных войск НКВД. Огороженное несколькими рядами колючей проволоки пространство, вокруг – множество вышек, на которых были поставлены пулеметы и расхаживали вооруженные автоматами немецкие часовые… Уже к концу декабря здесь насчитывалось 100 тысяч военнопленных.

Условия содержания в лагере были ужасными. Два раза в день выдавали по пол–литра баланды (одна–две ложки ржаной муки с отрубями, разболтанной в литре воды) и раз в четыре–пять дней – по 150–200 граммов хлеба на человека. По словам очевидцев, раздача пищи была организована самым издевательским образом: «Продолжается она в среднем четыре часа. Следовательно, в день надо затратить 10–11 часов для получения одной–двух ложек муки и в среднем четырёх граммов хлеба. Все эти 11 часов приходится стоять (сидеть запрещено) под открытым небом в любую погоду, по икры в грязи осенью и в снегу зимой»…

Узники находились в невыносимых условиях. «Надземные и подземные воды заливают бараки, и полы в них представляли собой грязное месиво, в котором ноги вязли по щиколотки. Никаких нар, досок или соломы нет, и пленные вынуждены ложиться прямо в грязь. Зимой пол представлял собой ледяную поверхность, покрытую навеянным и нанесённым ногами снегом. Ветер свободно гуляет по этим баракам, так как крыши располагаются на столбах и не доходят до земли. Два барака с каменными полами брались с бою. Каждый день там было несколько задавленных. Людей напихивалось туда, как сельдей в бочке. Живая стена пленных качалась из стороны в сторону. Ослабевшие сердца многих не выдерживали. Спрессованные безжизненные трупы качались, как живые, в массе живых и утром падали на пол...

Ни один из бараков не отапливался. Костры разводить запрещалось, да и не из чего было. В октябре все пленные без исключения были до нитки мокрые. Просушиться было негде. Ветер пронизывал до костей. Зимой люди замерзали десятками ежедневно. Это была мучительная казнь пленных. Раненые гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Многие умоляли, чтобы их пристрелили и избавили от страданий… Ежедневно 30–40 длинных дрог грузилось трупами умерших и замерзших. В штабелях трупов, складывавшихся, как дрова, возле бараков, были и живые. Часто в этих штабелях двигались руки, ноги, открывались глаза, шептали губы: «Я ещё жив». Умиравших хоронили вместе с мёртвыми».

Весной 1943 года в лагере оборудовали пересыльный пункт для отправки рабочих в Германию. Сюда перегоняли толпы стариков, женщин, детей…

– Мне чуть–чуть запомнилось, как нас привели в какой–то сарай, – продолжает рассказ Любовь Арсентьевна, – и там настелена солома. Места было мало, мы, дети, сидели в одной кучке. Воду пили из железных кружек или банок, туда же нам наливали ужасно невкусную жижку – еду. Мы не умерли благодаря тому, что нас там держали недолго. 22 сентября лагерь освободили советские войска.

А 25 сентября весь Рославльский район очистили от фашистов. Любовь Надёжкина признаётся, что именно в этот день и дети, и взрослые ощутили праздник победы. Хотя, вернувшись в село, жители увидели печальную картину. Все дома были сожжены.

– Только сталось нетронутым жильё нашего дедушки, – поясняет Любовь Арсентьевна – Его домик стоял на отшибе возле речки, и немцы, по–видимому, не успели его уничтожить. Дедушка был уже старенький, страдал астмой и не вставал с постели. Но приютил нас с мамой и ещё четыре семьи. В доме было не протолкнуться. Я просидела на печке всю зиму. А к весне мы переселились в бывший блиндаж. Это была просто ямка со ступеньками, сверху накрытая чем–то железным. Потом, когда мы построили свою хатку, половину крыши сделали из этого куска, а другую половину – из соломы. Мама ходила в колхоз и заработала пуд ячменя. Мы его посеяли, и в счёт будущего урожая мама нанимала односельчан на свою стройку. Кто бревно принесёт, кто шпалу. Домик получился маленький, без потолка и с одной комнатой. Зато была своя печка и крыша над головой.

Соседство с узловой железнодорожной станцией Рославль–2 некоторое время помогало сельским детям выживать. Шли нескончаемым потоком эшелоны, и ребятишки с коробками и ведёрками из–под гильз бегали на станцию, чтобы собрать хоть какое–то пропитание.

– Брат брал нас с Таней за руки, и мы подходили к эшелонам, – продолжает моя рассказчица. – У нас был бидончик, наверное, где–то на пожарище нашли, и туда нам солдаты бросали то кусочек хлеба, то несколько ложек каши или пару картофелин. Когда война закончилась, эшелоны двигались уже с запада. Особенно щедрыми были офицеры, нам перепадали даже немецкие «трофейные» галеты, каша в пакетах. А потом эшелоны «закончились» и начался настоящий голод! Варили крапиву, лепёшки из лебеды делали, а они такие горькие меня от них тошнило! Но мы выжили! В это трудное голодное время нас, троих младших детей, хотели забрать в детский дом. Мама никого не отдала! Сама тяжело болела, весной впрягалась в плуг и борону, но крепилась, ради нас, ради детей. В селе мы все жили дружно, делились друг с другом последним…

Любовь Арсентьевна с волнением говорит, что её мама не могла смотреть фильмы о войне, всегда плакала. Слишком тяжёлые воспоминания она навевала. А известие о Победе жители села встретили тоже «со слезами на глазах» и необъятной радостью. Обнимались, ликовали, горько сожалели о тех, кто не вернулся с фронта…

После школы Люба трудилась на железной дороге. А потом их вместе с братом и сестрой Таней родственник позвал в Казахстан. Там Любовь Арсентьевна познакомилась с будущим мужем. Геннадий Емельянович Надёжкин, машинист экскаватора, трудился в мехколонне – строил железные дороги. 15 лет семья жила «на колёсах» – в России, Узбекистане, Чечне. В разных городах родились сыновья Надёжкиных Анатолий, Валерий и Олег. А в 1975 году, услышав о том, что в Старом Осколе начинается строительство электрометаллургического комбината, сестра Любови Арсентьевны Татьяна с мужем Виктором – тоже экскаваторщиком – перебрались в наш город. Позвали с собой Надёжкиных и ещё целый «отряд» ценных кадров, которых с радостью приняли в ПМК, впоследствии ставшей СУМЗР. Здесь семья быстро получила квартиру, пустила корни. Первый котлован под строительство ремонтно–механического цеха ОЭМК делал (прокладывал) вместе с коллегами Геннадий Емельянович, трудился в управлении много лет. Любовь Арсентьевна работала в гостинице «Металлург». Многое довелось пережить нашей героини, особенно когда ушёл из жизни старший сын Анатолий. Сегодня их с мужем радуют внуки и правнуки.

– Очень хочу, чтобы у них и у детей всё было хорошо, чтобы они были здоровы и счастливы, – говорит Любовь Надёжкина и добавляет, – и пусть никогда не будет войны!