Солдатская память и солдатская боль Александра Степанова

Солнце стояло почти в зените и нещадно палило зелёный луг, вблизи не было ни одного деревца, чтобы спрятаться в его спасительную тень и прохладу. На обеденную дойку стадо шло с удовольствием, Сашка даже не подгонял коров — они сами торопились домой. Ещё издали увидев непривычно тихую деревню, он понял — что-то случилось.

Родная Кировка встретила его непонятным тягостным молчанием, и Сашке вдруг стало жутко и тревожно. Забежав в свою избу, он замер у порога. У матери были мокрые от слёз глаза, отец тоже выглядел чересчур серьёзным. Даже трёхлетний братик и недавно родившаяся сестрёнка молчали, словно понимая, что взрослым сейчас не до них. «Сынок, война началась, — сказала мать. — Отцу и повестку уже принесли». И она тихо заплакала…

Детство закончилось

В этот день, 22 июня 1941 года, закончилось детство у 15-летнего Саши Степанова и ещё тысяч таких же подростков, которым война исковеркала и перевернула всю жизнь, поломала планы, отняла родных и близких. Саша учился отлично и думал после школы поступать в институт. Но пойти в десятый класс ему так и не довелось.

…Город Тим Курской области несколько раз переходил из рук в руки. А село Кировку, в котором жила семья Степановых, немцы сожгли дотла. Все односельчане ушли в лес, несмотря на то, что на дворе стоял морозно-жгучий январь. Мёрзли, голодали, болели… Иногда делали «набеги» в собственную деревню — за продуктами.

Один раз немцы их заметили и начали стрелять. Сашка заскочил в чудом уцелевший дом, вдруг из-за печки голос:

— Кто там?

— Я, — осторожно ответил паренёк.

— А, это ты, Шурка, иди сюда, — за печкой оказался 80-летний дед.

Так они вдвоём и просидели в укрытии, наблюдая из окна, как немецкие солдаты на огромных санях везли награбленное добро, а потом стреляли кур. В этот дом они не заглянули просто чудом. В один из таких «налётов» фашисты убили около 40 человек, в том числе и Санькину бабушку.

Когда наши солдаты освободили Тим, жители занялись очисткой территории. Убитых немцев, которые были захоронены прямо на городской площади, увозили подальше от города и там закапывали. Хоронили своих солдат, трупы которых горами лежали на окраинах Тима. Всем миром заново строили дома, пытались поддержать и утешить друг друга.

Разведка боем

По-настоящему же война для Александра Степанова началась в Польше. Именно туда, на 2-й Белорусский фронт, командовал которым знаменитый маршал Рокоссовский, он попал в 1944 году после окончания танкового училища. Был стрелкомрадистом.

Во время первого же боя командир танка испугался и сбежал. Степанов остался вдвоём с механиком. Танк нёсся по огромному полю, по снопам, его так кидало в разные стороны, что в смотровую щель не было видно ровным счётом ничего. Прицельный огонь Степанов смог вести, только когда машина остановила свой сумасшедший бег.

— Не успел я сделать несколько выстрелов, — рассказывал Александр Иванович, — как у нашего танка отбило пушку. Я снаряд пустил, смотрю, а он рядышком свалился. Что делать? Немцы ведут прицельный огонь, рядом уже пять наших машин горит. Тогда мы свернули в противотанковый ров, ночь отсиделись, так и спаслись. А рано утром другая наша рота взяла эту деревню. Тягач стянул подбитые танки в одно место, а вот людей, убитых и сгоревших в них, никто не захотел доставать. Ну, я и решился. Натянул комбинезон, рукава мне завязали, чтобы хоть как-то защитить руки, и я стал вытаскивать из горячих ещё танков куски горелого человеческого мяса. Ногу. Руку. Кусок туловища. Запах стоял такой отвратительный, что терпеть его не было никаких сил! Пришлось вытаскивать и одного моего хорошего товарища — Васю Рябцева. Он успел лишь наполовину вылезти из танка, а другая половина так и осталась внутри. Я кое-как оторвал его…

Однажды в Польше Степанову пришлось вести разведку боем. Его экипаж послали вперёд в качестве «живой мишени», чтобы узнать, где немцы. Сначала ехали мимо густого леса, потом стали пробиваться по мелкому сосняку. И вдруг ребята-пехотинцы, сидевшие на танке, закричали: «Смотрите! Брошенный ресторан!».

Все кинулись смотреть, что там внутри. Степанов остановил танк за кирпичным сарайчиком и на всякий случай взглянул в прицел. Метрах в пятистах он увидел две вражеские «пантеры». Выстрелил. Один танк загорелся, а второй сдал назад. И тут немцы стали крыть из миномёта. Крышку люка на башне оторвало, Александра контузило. Выскочив из машины, он спрятался за гусеницу. Но ему так изрешетило всю спину осколками, что после боя танкист пролежал в медсанбате два с половиной месяца.

И угостил «Казбеком»

За время войны Александр Иванович сменил три танка. Сначала воевал на английском, а потом на американских — М4А2. Был не в восторге от их боевых и технических характеристик. В отличие от нашей тридцатьчетвёрки, даже на гору после дождя «иностранцы» въехать не могли, но вот сирена у них оглушительно-устрашающая.

А вообще, танкистам не позавидуешь. Летом в танке жарко и душно, зимой — холоднее, чем на улице. Чтобы хоть чуть-чуть согреться, открывали люки, если это не было опасно, а отдыхали и спали на ходу. Недосыпание было хроническим, и порой сон оказывался дороже куска хлеба.

Когда 2-й Белорусский фронт готовился к очередному прорыву в Восточной Пруссии, в танковую дивизию, в которой воевал Александр Степанов, приехал командующий фронтом Рокоссовский. Угостив солдат «Казбеком», он подробно рассказал о предстоящем наступлении, где и какие орудия будут применяться, пожелал победы.

— Когда началась артподготовка, — вспоминал Александр Иванович, — мы заскочили в танк и от волнения не знали, за что хвататься. А когда пошли на прорыв, смотрим — всюду исковерканные пушки валяются, убитые люди… Нам и стрелять не по кому было, артиллерия наша так хорошо поработала.

Домой вернулся инвалидом

В Восточной Пруссии Александр Степанов вступил в свой последний бой и получил тяжёлое ранение.

— Ребята меня спасли, — вспоминал он. — Очнулся я только в госпитале, в Махачкале. Как оказалось, у меня в голове была такая большая рана, что в неё свободно проходил кулак. Когда я посмотрел на неё в зеркало, то упал в обморок. Потом мне наложили гипс, а через месяц в ране завелись черви, прямо сыпались мне на нос. Но врач посмотрел и сказал, что это хорошо, они рану объедают.

В госпитале Александр Иванович пролежал почти полгода, там и встретил День Победы. Известие о том, что фашисты сломлены, что наша армия захватила Берлин, облетело госпиталь в считанные секунды. Изувеченные солдаты, врачи и медсёстры плакали от счастья, обнимали и поздравляли друг друга, и никак не могли поверить, что этот ад, наконец, закончился и теперь можно спокойно вздохнуть и заняться мирными делами.

Но люди, прошедшие через военное лихолетье, ещё не скоро оправились от нанесённых ран — физических и душевных. Первая радость победы сменилась нестерпимой болью от потерь родных и близких, долгой — на всю жизнь — памятью о том страшном времени, которое им довелось пережить.

Александр Иванович Степанов был награждён орденом Славы III степени, медалью «За отвагу». Был контужен, трижды в последнюю минуту выпрыгивал из горящего танка, трижды был ранен. Домой вернулся инвалидом, но долгие годы добросовестно трудился — сначала в Курской области, а потом в Старом Осколе. Всегда был энергичным, инициативным, занимался общественной деятельностью.

Но потом у Александра Ивановича сначала перестал видеть один глаз, затем второй: спустя много лет сказалось тяжёлое ранение в голову. Не помогли никакие операции, и ветеран войны передвигался по своей квартире на ощупь. Страшные картины военных лет порой неумолимо всплывали в его памяти, мучали не только бессонными ночами, но и днём, в часы бесконечного одиночества…