50 дней и ночей в зоне катастрофы: воспоминания Сергея Картамышева о Чернобыле

26 апреля 1986 года – день аварии на Чернобыльской АЭС – особая дата в судьбе старооскольца Сергея Картамышева. Это память о чудовищной катастрофе, забравшей жизни мирных людей, воспоминания о том времени, когда он вместе с сотнями тысяч ликвидаторов боролся с последствиями аварии.

…Время неумолимо быстро перелистывает страницы жизни. И совсем недавние события уже становятся историей. Чуть больше 30 лет прошло с тех пор, выросло новое поколение, которому уже не понять, почему на той войне с невидимым врагом их ровесники проявляли чудеса героизма, не давая разрастись катастрофе до трагедии мирового масштаба. Патриотизм и ответственность тогда были настоящими, искренними, шли от сердца, и долг перед Родиной парни ставили выше личных амбиций. Сегодня можно по-разному относиться к этому печальному событию. Ведь люди наводили необходимый порядок в зоне отчуждения, получая страшные дозы радиации. Многие не знали о последствиях, о том, чем опасен такой риск. Но нет сомнений в правильности их поступков. Никто из ликвидаторов не проявил трусость и малодушие, никто не прятался за спины других – и это достойно величайшего уважения.

«Тихая мобилизация»

В 1986-м Сергею Картамышеву было 25 лет. К тому времени он успел окончить с «красным» дипломом Московский химико-технологический институт имени Менделеева, где осваивал специальность «Электроснабжение промышленных предприятий городов и сельского хозяйства». Его родители Николай Николаевич и Зинаида Семёновна, работавшие на Лебединском ГОКе, ушли из жизни рано, в 48 лет. Не успели порадоваться за сына, который начинал успешную карьеру на Оскольском электрометаллургическом комбинате. Именно здесь Сергей проходил преддипломную практику, и его привлекли хорошие перспективы: возможность получить быстро жильё и, конечно, применить свои знания на деле. В цехе сетей и подстанций, куда он пришёл в 1983 году электромонтёром, вместе с коллегами молодой специалист занимался монтажом оборудования главной понизительной подстанции. Это был отличный производственный опыт, который пригодился в дальнейшем. Затем в центральной лаборатории метрологии парню предложили уже инженерную должность. А потом, отметив старания на общественном поприще, пригласили работать в горком комсомола.

Как раз в это время в украинском городе Припять и случилась авария на Чернобыльской АЭС. Здание четвёртого энергоблока, где произошёл взрыв, было практически уничтожено. Сорвало «крышку» реактора – бетонную плиту весом около тысячи тонн – и более 190 тонн радиоактивных веществ, топлива и отходов, было выброшено в атмосферу. Огромная территория оказалась заражённой.

Лейтенант запаса Сергей Картамышев, ещё на военной кафедре вуза получивший специальность «командира взвода радиационно-химической разведки», прекрасно понимал, какую опасность может таить расползание страшного «следа» радиации.

В стране особо не афишировали ситуацию в Чернобыле, шла «тихая мобилизация». Со всех уголков Советского Союза к ЧАЭС срочно стягивали силы: специалисты-химики и физики, военные, солдаты-срочники, крановщики, сварщики, строители, бульдозеристы, водители, трудились здесь, рискуя жизнью. Одни команды ликвидаторов сменяли другие… В течение нескольких лет в Чернобыле побывали 600 тысяч человек, которые устраняли последствия аварии. Именно они получали свои страшные дозы радиации, хронические болезни, проблемы на всю оставшуюся жизнь. Основная работа была выполнена в 1986-1987 годах, тогда на ЧАЭС трудилось примерно 240 тысяч человек. А всего почти семь миллионов жителей бывшего Союза могут считать себя «чернобыльцами».

Сергея Картамышева и его однокурсника Сергея Некрасова, который сейчас работает заместителем начальника электросталеплавильного цеха ОЭМК, старооскольский военкомат призвал «для прохождения специальных командирских сборов» в конце сентября 1986 года. Они знали – это «командировка» в Чернобыль.

– Я работал в горкоме комсомола, и в то время мог отодвинуть сроки поездки, – признаётся Сергей Николаевич. – Но если человек один раз избежал таких трудностей, в другой раз принял решение «затаиться», то в конечном итоге это изменит его, и не в лучшую сторону. Он не сможет брать на себя ответственность, принимать решения, отвечать за людей. Надо совершать настоящие мужские поступки, чтобы перед самим собой не было стыдно. Я ведь знал, как вести себя там, в опасной зоне, и мог научить этому других, помочь им сохранить здоровье, а, может, и жизнь. Лично для меня те полтора месяца, проведённые на месте аварии, дали очень многое для самовоспитания и саморазвития.

В 30-километровой зоне…

Мой собеседник говорит, что впечатление от увиденного на ЧАЭС было тяжёлое. Малонаселённая сельская местность превратилась в огромный жилой лагерь: всюду палатки, бараки, стоянки техники. На перекрёстках – усиленные милицейские и армейские патрули. По дорогам снуют грузовики, машины химической разведки, бронетранспортёры, самосвалы, бульдозеры. Повсюду – знаки, предупреждающие о радиоактивной опасности.

Их группу привезли в село Ораное, которое располагалось в 31-м километре от атомной станции, разместили палаточном городке.

– На дворе была осень – грязь и слякоть, – продолжает Сергей Николаевич. – Быт не обустроен. Но условия в городке военные – дежурство, караул, допуски на работу. Меня назначили начальником караула дозиметрического контроля станции. Наши специалисты определяли уровень радиационного заражения у людей, отвечали за их допуск на станцию. Были пункты проверки на входе и выходе, стояли посты дежурства на каждом энергоблоке. Дозиметристы вели повторный контроль уровня радиации на рабочих местах, осматривали личный состав и в самой 30-километровой зоне в Ораное. У каждого из работавших на станции был индивидуальный дозиметр, дополнительно – дозиметр накопительного плана, который фиксировал суммарную дозу облучения. Суточная доза радиации была установлена на уровне одного рентгена, а предельная – за весь период пребывания в опасной зоне – не выше 25 рентген. Карточки дозиметрического контроля вели практически на каждого человека, данные в них вносил главный дозиметрист станции. То есть вся эта система достаточно эффективно работала. Бывало, что уровень радиации на одном и том же месте менялся в течение дня по несколько раз. Например, личный состав занимался уборкой мусора – всевозможных осколков графита, бетона, топлива. Мы не могли понять, почему даже очищенная территория сильно «фонила», а люди облучались. И вот пришли к выводу: ветром сдувает радиоактивную пыль с верхних площадок. Нашлись добровольцы, которые вызвались её убрать. Когда послали дозиметриста, чтобы определил, сколько минут человек должен работать наверху, то он вернулся с зашкаленным уровнем облучения, хотя прошли считанные минуты. Решили: личный состав там должен работать две-две с половиной минуты. Чтобы люди не облучились, начали рубить из свинца пластины для защиты – «юбки», «шлемы». Но всё это оказалось настолько тяжёлым! Люди пока залезли наверх с таким грузом, выдохлись и ничего не сделали, еле спустились вниз. А высокий уровень радиации получили сразу, их вскоре отправили домой. Прислали молодых ребят из пожарного училища. Они тренированные, лазали быстро. Каждый отработал свои минуты и секунды, что–то успел сделать. Но спали они после этого четыре дня!

24 рентгена

Сергей Картамышев с сожалением говорит, что незнакомая людям ситуация подталкивала к экспериментам, причём не всегда удачным. Чтобы меньше подвергать персонал опасному заражению, на станции территорию перед АБК и вторым энергоблоком залили клеем. Когда его начали резать и мотать в рулоны, то к ним невозможно было подойти: они собрали всю радиоактивную пыль и грязь, «фонили» запредельно. Но люди цепляли их вручную на краны и перевозили в «могильник».

– Работа у нас была тяжёлая и ответственная: контроль, учёт, отметки, допуски, – продолжает мой собеседник. – Время, как будто слилось в один бесконечный день. Уставали физически и морально. Самое тяжёлое – ощущение неопределённости. Ведь никто из нас не знал, чем закончится трудовой день на станции, какие «сюрпризы» ждут в опасной зоне. Конечно, молодёжь, особенно в первое время, не понимала, что такое радиация, ведь её не видишь и не ощущаешь. Подходишь к человеку, а он снял респиратор и курит. Поэтому объясняли ребятам, как защищаться. Что ещё произвело впечатление? Было очень много потерянных людей. Через объявления искали друг друга мужья и жёны, родители – детей. Часть жителей Припяти переселили в Славутич, эвакуировали в Чернобыль и другие города Советского Союза. Мы видели, насколько они растеряны и придавлены горем. Я видел «мёртвый город» Припять. Тишина там гробовая, ужасная, слышан только шорох листьев от ветра. Однажды специалист, работавший на станции, попросил нас перевезти из города вещи в Киев. Мы выехали в Припять на новом, незараженном «Урале». Нашли дом и квартиру, проверили на предмет радиации вещи, они оказались в порядке. На пункте санитарной обработки машину помыли раз, помыли другой, а она – заражённая. Лейтенант ПУСО говорит: «Вещи нормальные, а что толку, если я машину пропущу, её на следующем пункте задержат». Выгружаем мягкую мебель прямо в грязь. Хозяйка плачет, мы сами чуть ли слёзы не вытирали. Так было людей жалко.

50 дней Сергей Картамышев работал в зоне катастрофы. Набрал свои 24 рентгена и вернулся в Старый Оскол. Работал потом в горкоме партии, был самым молодым инструктором по идеологии, занимался бизнесом и всё же десять лет назад вернулся на ОЭМК в свой родной цех сетей и подстанций. Как старший мастер смены отвечает за работу по высоковольтным переключениям, за допуск бригад к ремонтным работам.

– Я очень рад, что опять приношу пользу комбинату, – признаётся он. – У нас замечательный коллектив, много молодёжи, которой стараемся передать свой опыт.

С женой Еленой Сергей Николаевич воспитал двух сыновей Илью и Артёма. Самостоятельные ребята, уже работают. О чернобыльском периоде в своей жизни Сергей Картамышев вспоминает нечасто. Но это время для него было особым, оно помогло понять многие жизненные истины.

– Люди принимали участие в ликвидации аварии и работали отчаянно! – считает он. – Одних уже нет в живых, у других на всю жизнь подорвано здоровье, но тогда они думали о том, как спасти других, уберечь от радиоактивной опасности, и сделали для этого всё возможное.